Зала суда напоминала театр абсурда, где главная героиня отказалась играть по чужим сценариям. Лилия Судакова, чьи руки когда-то украшали глянцевые обложки, теперь метафорически держала окровавленный нож — не в ладонях, а в своём упрямом молчании. Семь лет колонии — таков приговор, но её глаза, словно отполированный лёд, так и не растаяли перед родственниками погибшего.
Адвокаты потерпевшей стороны скрипели зубами: обвиняемая не просто отвергла явку с повинной — она демонстративно вычеркнула её из дела, будто стирала карандашный набросок. «Суд указал на раскаяние, которого не было», — шипели документы, превращаясь в юридический курьёз.
Её версия событий рисовала кошмарный триллер: муж-тиран, алкогольные угары, кулаки, пахнущие дешёвым табаком. Три года домашнего ада, где любовь и страх сплелись в удушающую петлю. Но следователи лишь разводили руками: ни полицейских протоколов, ни медицинских заключений — только слова, висящие в воздухе, как несмываемый дух духов «Чёрный Опиум».
«Боялась и любила» — это оправдание звучало как проклятие, выгравированное на обручальном кольце.
Сначала — статья 111 УК (умышленный вред здоровью), потом — резкий поворот на 105-ю (убийство). Судьи, словно перелистывая страницы детектива, ужесточили приговор. А она? Она лишь наблюдала, как её жизнь катится под уклон, словно каблук на мокром паркете.
Когда тело супруга ещё дышало, Судакова позвонила не в «скорую», а знакомому врачу. Потом — ложь о «ноже, полученном на улице». Эти детали, как брызги крови на белом платье, стали последними мазками в её портрете.
Теперь её новая фотосессия — это мрачные снимки с конвоирами на фоне тюремных решёток. Без ретуши.
